188.14022017 Тринадцатой записью мы продолжаем новый авторский проект Evolution of Worlds. Самая первая глава здесь. Надеемся, что наши читатели уже впитали мудрость Вселенной и понимают, что любая фантазия, любой сгусток воображения является реальностью в одном из миров нашей Вселенной. Ибо ничто мы не в состоянии придумать или вообразить такого, чего бы не было.
Предыдущая глава Братство колец Side of Reality 12 &110 Evolution of Worlds. т. 1 здесь
новая глава:
ХРОНИКИ НЕБЕС Хроники Карт Бланша Ученик чародея Side of Reality 13 &110 Evolution of Worlds. т. 1
Ученик чародея
Так кем же он был? Святым или дьяволом? Пророком или демоном?
Мифы говорят, что когда он был зачат, то все духи этой планеты встали из своих гробов, чтобы сплясать чечетку. Будто со спермой в чрево Марии вошел дикий, первобытный ужас…
Да, Господи, чему вы верите! Прочтите доподлинную историю зачатия Гервольда и спросите себя — вы что — верите всяким слухам?
Первые шаги Гервольда.
При рождении ему дали имя Гервольда. Юный Гервольд рос скрытным, немного застенчивым мальчуганом. Но близкие знали, что скрывается за этой защитной оболочкой. Он был соткан из противоречивых качеств. Одновременно и нежный, и легковозбудимый, он постигал мир с фантастической быстротой.
Гервольд уже в пятилетнем возрасте выбрал имидж очкастого и клыкастого мэна и выложил в скайп такого вот монстра, который будет крутым как Нео, и жестоким, как кошмар на улице Язов.
И Мэтрицу и Кошмар на улице Язов Гервольд смотрел раз по 20. Это мои любимые фильмы!
Отец поначалу недолюбливал сына. И как можно его любить с такой то мордой!!! Ну ладно когда он надевал очки, прятал свои бесстыжие глаза, так он еще на пальцы натягивал когти и делал зверский оскал лица.
Отец-дракон не понимал причины своей неприязни, но что-то чуждое ему казалось в нем. Да, Гервольд был таким же как и он, честолюбивым. Гордым и непослушным. Но в то же время в мальчугане не было жестокой равнодушности к окружающим, которые чаще были врагами чем друзьями. Бетис подозревал всех и вся и эта подозрительность накладывала тяжкий отпечаток на все его манеры.
Гервольд был другим. Он казалось впитывал свежесть лугов, чистоту деревенского воздуха. Он не перенял манеру отца становится равнодушным и даже черствым к страданиям других. когда он снимал очки и стягивал когти то становился страстным, почти нежным. Значит он в мать, решил Бетис.
В замке короля -дракона всегда было многолюдно. Бородатые стражники пили кефир и громко хохотали, отпуская грубые шутки в отношении служанок и рабынь. В покоях толпились слуги, послы, халдеи, маги, темные личности, мелькали камзолы вельмож, купцы расхаживали от группки к группке прислушиваясь и приглядываясь. Они всегда сопровождали войска. Скупали по дешевке добычу солдат. Предлагали напиток силы и юных девочек рабынь.
Все это не нравилось Гервольду. Он редко посещал залы в которых толпились гости короля. Принц любил одиночество. Когда ему исполнилось 12 лет король решил отдать сына в ученики к одному чародею.
— Пусть хоть какой-то толк будет, — проворчал Бетис, обращаясь к Марии. Мария огорчилась. Она любила сына, потому что любила его отца. Она часто вспоминала дона Алонсо. Как он возмужал за последние столетия!!! Она вызывала его образ из памяти совсем другим, молодым. Она и не запомнила его другим. Да и была ли та встреча? Не причудилась ли она ей?
Наступил последний день когда Гервольд простился со всем, что ему было дорого. Со всеми потайными местечками, в который он любил прятать частички своей души. Уж очень многое здесь было чужим принцу. Он мечтал жить в светлой стране дорогу к которой соткала фантазия.
Отец проводил сына до внутренних границ своего королевства. Далее его путь и отряда воинов, которые его охраняли проходил по землях союзных королевств. И в принципе опасности для него не было. Разведчики дона Алонсо узнали об этой поездке слишком поздно.
А король Таврии не упустил бы шанса захватить в плен Гервольда. сына Дракона Бетиса.
Путь маленького отряда лежал в далекое тридевятое королевство Бретань. Сначала сушей, потом путь по морю. Примерно 2 недели пути. Королевством Бретань в 6 веке управлял король Артур. Его трудно назвать союзником Бетиса. Но слава о советнике Артура — чародее Мерлине была широко известна и расходилась, как круги по воде.
Гервольд стал учеником чародея. Настоящее имя чародея было Аммон Радек.
Мерлин — это мой ник в интернете, — пояснил маг Гервольду, — все знают Мерлина, но почти никто — Аммона Радека.
Те, кто меня ближе знают, уже побелели от ужаса. Я страшный и я много буду от тебя,мальчик, требовать. Но ты не волнуйся. У меня огромный опыт, ведь я обучил множество учеников и все они равны. Я не посмотрю что ты принц. Ко всем я отношусь одинаково.
Однако золото, которое привез с собой юный ученик из МурМура сделало свое дело. Мерлин выделил юного принца из говорливой стаи подростков и вскоре стал учил принца магии и разным чародейским штучкам индивидуально. Уж очень способным оказался этот мальчик.
— маленький принц, маленький принц, — частенько бормотал чародей себе под нос.
УЧЕНИК ЧАРОДЕЯ
10 лет Аммон Радек обучал принца магии. Чародей вспоминал, что Гервольд оказался способным к магии и колдовству. И характер Гервольда был ему глубоко симпатичен. Гервольд оказался ранимым и чутким ко всем проявлениям несправедливости. отзывчивым, порывистым в действиях.
Но было в Гервольде одна черта которая насторожила чародея. В нем будто рос пузырь гордости. Он хотел сделать что-то такое о чем узнала бы вся Вселенная. Ради этого он готов пожертвовать и своей жизнью и жизнью других.
Как важно направить эту энергию в нужное русло, — думал Аммон Радек. Надо придумать такую идею которая захватила бы его целиком. Чародей долгие годы обдумывал эту мысль.
Гервольду всегда хотелось большего. Он мог идти по головам если это потребуется. Он становился слепым и глухим если он шел к своей цели. Принц шлифовал напильником своего незаурядного терпения все грани магического искусства снова и снова. Без устали.
— в твоих руках Гервольд огромная сила, соединенная с силой твоей души, она может изменить весь мир, — сказал однажды своему ученику чародей. Пришла пора, Гервольд, принять Посвящение.
Период ученичества закончился. Очень скоро сила выберет тебя. А если тебе повезет то ты встретишься с Матерью сущего.
Гервольд очень серьезно принял слова Аммона, своего учителя. Он его уважал как великого мастера. Благородное сердце юноши забилось сильнее и вспыхнуло как огонь. Но это был огонь не дракона а скорее феникса.
Гервольд, в силу своего характера, мог принести себя в жертву. Именно к этой роли и готовил юношу старый маг. Многолетние раздумья о его судьбе привели его к этой мысли и других вариантов Аммон просто не видел. Уж очень сильны были Силы Тьмы, которые возжелали завладеть его светлой душой.
Наступило время Посвящения.
Мы продолжаем самую длинную сагу Мраморного континента — историю о маге, который возжелал стать самым великим из всех живущих в галактике…
Гервольд, больше известный как Фан Фикшен, был самым популярным героем многочисленных комиксов, древних легенд и сказаний большинства фольклоров множества обитаемых миров нашей галактики. Темы сценариев с участием Гервольда были очень популярны на всем северо-западном побережье Канн. Темы борьбы Добра и зла, света и Тьмы…
Кем же он был? Светлым или темным? До сих ведутся споры в разных мирах…
Обширная гряда Канны протянулась через весь материк планеты Тьма, дав название собственно всему материку — ТьмаТараКанны. Все скопления киностудий, анимационных и сценаристических, юмористических студий материка, а он раз в 40 больше, к примеру, чем Земля, сосредоточены вокруг моря Тара.
Строго говоря это галаокеан. Если применять термин бесконечность, то так оно и есть. Если плыть на подводной лодке со скоростью 45 узлов в минуту без остановки, то вы достигнете берегов через 78 лет. Где-то так. Так-то!!!
Гервольд прошел обряд Посвящения и стал мастером в 22 года. Согласно неписанной в учебниках традиции, он взял другое имя — Фан Фикшен. Это имя более других понравилось Гервольду. Никто и никогда! Да, его и не было с самой минуты рождения.
Так Гервольд постиг свое предназначение и в этом была суть его Посвящения — нести свет во тьму.
А свет это он — сделал вывод этот смелый, до безрассудности, юноша.
Он пожелал растворится в светлой энергии. Он пожелал стать самой сутью этой энергии. Отдать, посвятить себя великой миссии Просветления!
Да, Аммон Радек предупреждал его о грозной опасности. Так когда- то погиб Рамакришна. Если ты читатель читал о нем, то знаешь от чего погиб святой старец!
Но Гервольда не смущают примеры ни прошлого, ни будущего. Для него него нет пространства и времени. Он свободен от условностей этого мира.
И он готов принять эту миссию. Потому что он всегда ощущал себя Избранным.
Его выбрали Силы Природы. Действо продолжалось. Чтобы не погружаться в иллюзию самообмана следует проверить свои силы. Надо подняться на вершины Рая, а потом надо опуститься в глубины Ада. Проверить себя, свою силу, свою Веру… Действо продолжалось… И он погрузился в магию растворения своей личности… волны медитации закружили его и он отдался этим движениям…
Было время, когда не было времени. Мы родились в объятиях той первой секунды…
….
….
Это произошло не в глубинах континента и не в открытом море, это произошло не в отдельной реальности и не в повседневной, будничной суете. Берега мирового Океана обрушили ветры на утесы, плоскогорья и горы.
То, что случилось, случается только в подлинном Одиночестве человека без следов, каким он был всегда.
Гервольд услышал Ее голос. Он замолчал, прислушиваясь. Голос стал тише, сделался едва слышным, а потом совсем умолк.
Он подождал еще мгновение на ближайшем повороте, солнце скрылось, потеряв нас из виду.
Мы — плоды пустыни, звездное небо.
Одни пронзены ветрами, другие ранены беспрестанным дождем или бурей песчаников, изнемогающих от жажды, а некоторые из нас пронзены закатами, и все, в конце концов, увенчаны, полны миражей и Пейзажей.
Жизнь питается свежей водой, которая пьет там же, где пьют волки и собаки, — из благословенных луж, из трогающих душу рек, из водопадов и дождей.
Он не был колдуном, он был хуже, чем колдун. Однажды он стал магом и при этом сохранил качества хорошего человека, если под этим понимать стремление стать лучше, готовность к жертвенности.
Он решил совершить эксперимент, заключив сделку с духами Тьмы. Познав их природу, он намеревался исправить их природу. Последнее скорее предположение, так как Фан не оставил записок и не облегчил нам задачу. Мы до сих пор гадаем о причинах этого опасного эксперимента.
Пока он сохраняет свою личность и силы Тьмы не властны над ним. Идет постепенное привыкание друг к другу. И это общение многогранно. Он то взмывает к свету, то падает в объятия Ночи…
Сейчас Гервольд наслаждается светом, купается в нем. Он как в бреду. Он входит в свою личность и растворяется в ней.
Он слышит голоса. Они звучат внутри…
— Он «взрывается»?
— Да. ОН НЕ ВЫНОСИТ НИКАКОЙ ГРАНИЦЫ, ОТДЕЛЯЮЩЕЙ ЕГО ОТ БЛАЖЕНСТВА.
О! Битва плоти и тоски, восторга и отчаяния мага и ослепительного света была решена в пользу Блаженства, которое досталось ему. Выражаясь его языком, он сливается с ним.
Его мозг и дух совершали экспедиции к пределам реальности всей вселенной, и он вторгался — почти оскорбительно — в Обширность всякой поверхности, в неопределенность всякой бесконечности, и такова была его судьба, но он возвращался на свое ложе из диких трав.
Из его звезд, поверяющих ему свои тайны, из его снегопадов и пещер. Его Слава заключалась в возвращении из Блаженства. Однако его возвращение становится все более невероятным.
Его раскаленные докрасна костры, следствие одиночества, выработали в нем привычку держаться на расстоянии, на иных берегах, в иных океанах; Видение, очарование Видением пропорционально перспективе миров.
Ф. Ф. сам выбирает, вернуться ему или нет. Это зависит только от него самого. Духовная дистанция между ним и всеми остальными огромна, он отделен ею от всех.
Общение с необыкновенным захватывало его на целые века, которые в каждое мгновение являются Временами без Границ.
Путник, шагавший по полям Заката после захода солнца, проходит без всякого предупреждения сквозь ледяной холод и полумрак звездной ночи.
Его окатывает, как волной, стоящим в воздухе радужным ледяным жаром, который вдыхает его нос. От его дыхания возникает нежность ледяных пастбищ, а в дрожащих кронах как будто бы все еще сверкает солнце, несмотря на присутствие уже взошедшей луны.
На него производит впечатление то, как Мария, Небесная Дева-Мать, ведет себя с ним. Он внимает Ее сияющему присутствию, его эмоции перехлестывают через край, его знания превосходят сами себя и превращаются с состояние неизреченного света. Он дает полную волю своему огромному желанию прикоснуться к Ней (к Деве) рукой.
Его заливает ощущение бесконечного Блаженства. Как только он приходит в себя, возвращаясь из своего экстатического состояния, Она, бесконечно осторожная и мудрая, несказанно одаряет его, и Ее дар питает его воображение.
Пытаясь произнести хотя бы одно слово, он не находит ни своего горла, ни шеи, ни слюны, ни языка, ни рта. Он охвачен восторгом, стыдом и блаженством, и потому этот момент все не наступает. Он переполнен чувствами и смятением в присутствии этой подавляющей реальности.
Его мозг ошеломлен, перед глазами все мешалось, жаркий воздух (воздух пустыни или моря, сопровождавший Ее присутствие), великолепие вечера, превосходившее многие чудеса, цветы — а может, и не цветы, — плавающие в воде.
Сквозь тело Марии скользили плывущие облака, вздымались гигантские волны Прибоя, алые и золотые из-за выглядывающих из них рыб, если это был Океан, накатывали волны горячего воздуха, если это была пустыня, и выглядывали койоты, волки, шипы, цветы, изумленные птицы, и все было охвачено потрясающим молчанием.
Причащение продолжалось, он знал, что Она ждет слова.
Он всячески старался уловить этот видящий его взор, он смотрел на этот взор, проникавший сквозь него, заставлявший его мгновенно осознать смысл Откровения в экстазе этого присутствия, такого близкого и знакомого.
Мария была погружена в божественное созерцание своего мира и в восхищение им.
Она поднимала взор и, довольная, созерцала свой мир.
Чтобы напитать этим память отшельника Ф. Ф. и вдохновить его, чтобы он смог нести свое одиночество сквозь невозмутимое и бесконечное время. И так Она сидела, отражаясь в заводях вместе с облаками, среди красоты мира, в лазурном пространстве, складками охватывающем Ее гибкое тело.
Берега Альпийского океана на юге Таврии — это грохочущие отвесные скалы и точно просеянные сквозь тончайшее сито пейзажи потрясающей красоты, никогда не перестающей утешать волнения Океана, великолепного, живительного, который разбивается о песчаные пляжи Закатов — таких нет более нигде, и каждый из них уникален.
Едва ли можно найти подобные Закаты где-либо еще в этом мире или в каком-нибудь из возможных миров.
Они бывают всегда, но никогда не похожи один на другой.
Неведомые звезды, пронизывающие их сумерки, во время нежданных появлений Смуглой Девы образуют сине-зеленое 
покрывало, окутывающее ее тело.
Она носит это покрывало, озаренное собственной красотой и идеально соответствующее ее собственной внутренней и внешней красоте.
Это хорошо известно юному магу Фану Фикшену. Ибо он знает мир как собственную ладонь. Он берет в руки судьбу, хрупкую и ускользающую, как розы, которые очень скоро, увянув, превращаются в аромат; повсюду дикие сады, подобно ручейкам, впадают в лазурь и разбиваются искрами света, того самого света, что укрывает наготу Девы-Матери, Создательницы Жизни вселенной.
*Источники уверенности находятся здесь. Святой в сумерках отходит в сторону, чтобы все миры направили свои взгляды и свой пыл на Нее, а не на него.
Вселенское совершенство, явленные Небесные Врата: это Она, наша Мать — Дева Мария.
Владычица Небесная и Богиня Жизни.
Ты умеешь улавливать само добро в биении сердец и даже в тенях.
*Было дерзостью впитывать белое благоухание лунного света, который стирал профиль берегов, а пастбище отражалось в такой гармонии с этой чистой полнотой.
Он вступает в эти хрустальные воды, думая, что все еще ступает по пастбищу. Довольный и радостный, убаюканный этой безжалостной белизной, не зная, где начинается его тело и где кончается покрывающая его вода.
Для этих отражений нет границ, они до сих пор еще не кончаются — и вот он здесь. Вокруг него колышутся тени, они проникают внутрь.
Как же прекрасно знание того, что мы есть то, что мы не есть.
— Знание того, что мы — свет, приход которой предчувствуешь, но которой у нас нет; и того, где, в конце концов, начинаются истинные границы.
Услышав слова, исходившие из уст Девы, я сошел с ума от любви и в это самое мгновение, слился Воедино с миром. В то самое мгновение, ни раньше, ни позже.
— Я поднимаю тост за это твое пребывание, сколько бы оно ни продлилось; за твое пребывание здесь, с нами, на твоей земле, в твоей колыбели и с твоим народом: здесь и сейчас.
— Та же самая луна, те же самые уста. Та же самая луна, тот же самый тост. Без жажды, сосуд, по стенкам которого скользит и скатывается на дно лунный свет…
— Зонты укрывают нас нежной тенью даже сейчас, когда стемнело.
*Эта грань Реальности наполнена грозной неопределенностью.
Ему предстояло одним броском окончательно вознестись на вершину уверенности.
Предел неизмерим. Его нельзя оттенить коврами, потому что нам не удалось бы устлать все дороги мира великолепием лепестков обезглавленных цветов или благоухающими, даже специально надушенными и окрашенными опилками разграбленных гигантских лесов. Нам не удалось бы скрыть счастья, пришедшего словно из другого мира, такое оно странное и такое большое. Поэтому мы больше не будем разбрасывать оттенки — ни розовые, ни какого-либо иного цвета.
Лучше будем вести себя так же, как юный маг Фикшен. И, если сможем, постараемся немного проникнуть в странную природу его Блаженства, чтобы лучше понять его, когда в пупке луны, отраженном в зеркалах воды, затмения разожгут Знание того, что находится за пределами «здесь».
Нужно срочно поместить воду в воду, чтобы луна снова купалась там.
Пусть каждый, кто бы он ни был, если он не может развести костер, пусть посадит зеркало воды, чтобы луна снова купалась в пупке мира.
Они похожи на тени, сосредоточенные и упрямые, старающиеся не дать Гервольду выйти на свет.
Обряд Посвящения продолжается. Мистерия образов и превращений.
Тишина становится гигантской. Охваченные снопом света, похожего на свет Заката, который в этот миг исходит от Владычицы Небесной, — безжалостный, прекрасный свет, пленяющий нас.
Вселенная, в которую мы впечатаны как в изогнутую поверхность, — на самом деле это горизонты мира Океан-Земля. Не вогнутая, будь она такой, она вытолкнула бы нас из себя. Она выпуклая, поэтому мы испытываем это восхитительное ощущение, малиновый эффект. Мы превращаемся в миры, в сферы — и повсюду небеса.
Ф. Ф. стоит на самом краю кривой, где соприкасаются выпуклые и вогнутые небеса; выпуклый посох и вогнутая чаша, лук и натянутая тетива, свод и дно колодца.
Птицы, отряхиваясь, с трудом начинают высвобождаться из сита сумерек, снова поглощенных атмосферой террасы, которая опять становится тихой и хрустально-прозрачной; птицы щебечут, волки встряхиваются, улыбаются.
*Чары все еще владеют нами, и пока никому не удается найти выход из них.
Вдруг, Ф. Ф. отдаляется, поднимается выше и левитирует там, рядом с нами, но выше нас, настолько, чтобы заглушить голоса и сдержать прибой шепота, шорох свежего бриза, долетающего как дуновение веера.
Его смуглое лицо, побледневшее от света Заката пробуждения, приобретает легкий голубоватый оттенок.
— Она смотрит на нас, — говорит Аммон Ф. Ф. — чтобы стать учителем Небес тебе надо опустится в самые глубины Ада и там принести себя в жертву.
Я возбуждаю ее, я стараюсь, чтобы все ее либидо взорвалось. И тогда я получаю стрекозу, охваченную безумной страстью, туманящей ей мозг, и тогда я пью мед с ее губ, а потом жду, потому что мед моей желчи проникает в ее божественные мозги и сводит ее с ума.
И тогда я приближаюсь — как можно тише и спокойнее, иногда мне это удается, а бывает, что стрекоза освобождается и становится костром.
Но когда она становится медлительной, неразумной и тщеславной, я говорю ей на ушко: «Скажи-ка, кто самое прекрасное насекомое в лесу?..» И она сходит с ума, потому что я лижу ей головку и поедаю ее мозги (потом я их выплевываю).
А потом, когда я уже могу делать с ее божественным трупиком все, что мне заблагорассудится, я предаюсь своей извращенности и соблазняю все чувствительные части ее тела, чтобы затем одним восхитительным глотком проглотить стрекозье сердце. Я закрываю глаза, убираю рожки, прячусь в свою ракушку.
Малиновый эффект заключается в распространении красоты, порождающей восторг.
Это происходит от начала атомов до пределов слившихся атомов, которые превращаются в Другого.
Дева являет собою Небесные Врата.
Ему нужно только вдохнуть воздух Ее даров, обретенных для того, чтобы пробудить свой ум удивлением.
Странник, врата в познание самого себя, творец обостренности чувств, дающей возможность ощутить занимаемое им место, чтобы с его явной и непосредственной помощью научиться любить существа этого мира.
Ф. Ф. вошел в реальность Планеты и это открывает перед обитающими на ней живыми существами путь к Деве — творительнице жизни Космоса.
Его восторг, его жертвенность, его ум и его наивность поражают воображение и порождают стремление действовать. Он знает все, потому что любит то, что знает, и в определенный момент это обращается в святость.
Пока не проникнет в сознание живых существ Вечность и не засияет Блаженство, которое есть жизнь.
И он будет все так же благословен, все так же молод, и все так же богато будет его воображение, питающееся красотой, и все так же велика его мощь.
Мягкая сила вхождения в мир, пребывающий в мире и покое. Иногда дикое обладает полнотой, иногда — странным упорством.
Святость есть блаженное состояние пространства разорванного времени, рамки которого остались позади.
Они далеки как пламя, слюна улитки, хвост кометы, вой волка, лай собаки.
«Они также неисповедимы и неведомы, как воздух, которым мы все дышим, и Небо, где мы все родились.
Поток пространств времени — в нем окажется трещина, в которую можно «рухнуть», на дне которого поджидают острые камни и крапива.
Он покидает бездну, сквозь которую летит в приватном мире пустыни, костра и его серого пепла.
*Одно дело — ощутить Бесконечность как инстинкт и совсем другое — влиться в нее.
Он по-прежнему исполнен Блаженства. Он способен открыть дверь и дохнуть своим ледяным дыханием.
Ф.Ф. отделен от остального мира, но его святое сердце наполнено мыслями об остальном мире. Там, далеко от него идут войны и падают кислотные дожди. Там трубы НЛМК выбрасывают в атмосферу огромное количество ядов и каждую минуту где-то рождается ребенок-мутант. Кто-то забывает об ответственности за все происходящее, подсчитывая прибыли.
Он хочет, чтобы его мир, его умение воспринимать мир во всем спектре ощущений, стал открыт для всех. Чтобы все были счастливы. Чтобы никто не боялся магии счастья. Он готов от Мечтателя перейти к Деятелю.
Ф. Ф. наслаждается, стоя на эллипсе встречи обоих миров, ореол Святого и радужные переливы мага — это все, что осталось от перекрестка дорог.
— Святой и Маг всегда воссоздают друг друга; полнолуние подчеркивает Блаженство Святого, а во время затмений усиливается или ослабевает присутствие Мага.
Ф. Ф. наслаждается ощущениями, окутывающими террасу, от легкого столба пыли до солнца, плененного в камнях, которые были покрыты узорами и изображения¬ми тысячу лет назад, а потом их разобрали, чтобы построить крепости.
Ф. Ф. нужен совет – как действовать?
Святой Дух — это Время, которое проясняет все, теперь мы утверждаем то, что произошло столь неожиданно, не¬посредственно и ошеломляюще, этот чудесно простой и реальный факт.
А Аммон стоит сзади и шепчет тебе в ухо – возможно всё! Как только ты поверишь в это!
Золотой цвет — это цвет времени, цвет дерева без коры, которое соприкасается со льдом и становится серебристым, а со временем — золотым.
А еще мы должны отметить, что его лицо цвета корицы становится синеватым, как невесомый лед, — это из-за пределов, которые он несет в себе, межзвездных пространств и того, что находится за ними. Коричный цвет его лица идеально сочетается с его золотой одеждой.
Он был магом, которому было бы легче легкого стать серым, как его пепел, или облачиться в темно-коричневое — цвет ила и грязи его земли, но нет, бессмертный одет в тряпки, хорошо выдубленные на солнце. И сам маг, плод своей матери-земли, выдублен солнцем времен.
Он пронизан своими Закатами. Полон своими пустынями. Чужд истории.
— А этот синий цвет льда? Когда небеса покрываются зимней лазурью, он выбирает белый цвет и золотисто-красные тона, чтобы его перевязанные камни загорались.
— Ты прав, я несколько раз видел его таким. Он же святой и шаман, это глубинные нити зимы и отражение его зари.
— Это излучение его пульсации. В золотом цвете таится смягченная чернота угля и вечной ночи, в его яркой желтизне — густой туман, космическая пыль, что обволакивает его, синева льда, этот цвет дает ему долговечность.
Когда радость или волнение сотрясают его тело, его температура опускается, и его ярко-синяя кровь наполняется скрытой и бесконечной тьмой любой крови.
Как, по-твоему, удается соединиться цветам радуги, чтобы войти в мир?
Не верь этим россказням, что, мол, это явление физическое, связанное с преломлением в природной призме.
Этот мир — мир ласки, он рождается и умирает в каждом из своих созданий.
Как разрываются солнца, кровь солнц, тот жар, что проникает в глубь негостеприимной материи, все время изрыгающейся материи, замерзшей материи, как, по-твоему, солнца должны проникать туда и открывать эти ограды? Древние знали это.
На протяжении всей короткой истории нашего нахождения вблизи друг друга, бурной и прекрасной, но в общем-то тривиальной, мы встречались и разговаривали во время наших долгих странствий, нам пришлось постепенно обретать смысл древних, присутствующих и отсутствующих, всех их рас, через все воспринятые коллапсы.
Этот особый синий цвет есть лазурь величия. Он содержит в себе границы состояния, именуемого Святостью. Мы никогда прежде не говорили того, что говорим.
Этот ореол святости и близости к зимним небесам, пустынным, таким глубоким. Эти тона, сияющие в центре миров, которых коснулась жизнь, все они — это золотой цвет и тот, другой, синий, глубокий, отдаленный; в этом состоянии вещей, которые тяготят или радуют нас на перекрестке дорог, наших пересекшихся дорог, наполненных непредвиденным, Плутон, это море.
Нужно, чтобы ты смотрел на .эту такую отдаленную сферу как на последний из редутов берегов и их песчаных пляжей, где кончаются небеса и их пустыни; это их цвета.
— Глаза Ф. Ф. зелены, как яшма.
— Так оно и есть. Они зеленые, как извечные камни, как сосновые леса и зелень, которая отряхивается, потея водой и светом.
Ярко-зеленые, светло-темно-зеленые, как свежие листья крон в ущельях, зеленые, как сельва его Континента, как зелень его лесов.
— Его волосы не седеют.
— Просто в нем царит молодость. Эта радость жизни настолько мощная, что просто невозможно, чтобы на этой голове появилась печальная седина. Он никогда не бывает в угнетенном состоянии. Ни до Откровения, ни после.
— Он силен и крепок, как дуб. Он такой живой, мускулистый, но худой.
— Это его неутомимые странствия, постоянный дождь, омывающий его, и солнце: пост.
— Кожа у него совсем другая.
— На ней нет пятен, она гладкая, влажная. Словно по ней не прошли годы…
— У него нет возраста, Дева однажды обещала ему это, и маг не стареет с тех пор как поверил её обещаниям и стал бессмертным.
— Бессмертие приходит к нему как налетающая вьюга, и вследствие этого он дышит Блаженством. Видимым и невидимым. Вся вселенная — тайна. Сама вечность сторожит эту тайну.
Дева шептала в ночи:
«Их смерть принадлежит не смерти, а бессмертию, — такому же, как твое».
Она хотела остановить его и несколько раз приглашала его отдохнуть, погружая его в тихий, дотоле неведомый ему сон. Это был Океан иного моря, называемого Блаженством.
Она сияла безграничной и безусловной Святостью. И маг Ф. Ф. улыбался, растворяясь в кротком сне.
Возникают мысли и тоскливые желания, порождающие горечь. Многочисленные перемены так легки и неощутимы, биение сердца так трагично, что это перевоплощение человека, являющегося магом, в Святого становится одобрением его судьбы. Луч магического инстинкта скользит на рассвете ночи.
Дева шептала в ночи:
«Я знаю, что ты любишь жизнь, как никто другой и любишь моих детей, как никто другой, но, для того чтобы они были с тобой, тебе придется отделиться также и от них.
И тут он понял.
Он отправился к термальным источникам, чтобы укрепить свои силы, а на ходу тихонько разговаривал со своими приемными родителями, чтобы укрепить свое сердце.
Там, в кипящей воде источников, Ф. Ф. и простился с миром. Но он чувствовал себя не совсем хорошо оставаясь в в одиночестве Дева покинула его семь дней назад. Лишь где-то в ночи блестели глаза Раммона. Он бодрствовал, окутанный медитацией, его дух плавал в тишине покоя.
Но не таков Ф.Ф. Его личность жаждала действия.
Семь дней, стали семью огромными пустотами.
Ф. Ф. играл со своими животными и изнемогал, исполненный уже созревшей в нем прозрачности, погружаясь — он не мешал этому погружению — в нежный эликсир Блаженства Девы, он каждое мгновение входил в него не выходя, и проникал в него все глубже, и проникался им.
Он очищался в пылающих источниках: один день — в одном, другой — в другом. Было семь источников, послуживших ему Мостом для предстоящего Акта жертвенности. Он не имел ни малейшего представления о том, что случится. «Но это случится», — говорил он себе.
То были прекрасные времена, чудесные дни, дни проснувшейся, но еще не окрепшей внутренней тревоги, дни праздника, намеренно откладываемого, потому что уже приближалась зима.
Его костры уже тянулись как перелетные птицы, парили над горизонтом, солнце мягко плавилось в пыли горизонта степей, окружавших кипящие источники, подступала невесомость, присущая этому окрашенному легчайшей лазурью состоянию восторга.
Его сознание, обретая все большую легкость, рассеивалось, подобно облаку, в струях кипящей воды, которые в ужасе вырывались из земли и, взметнувшись, опадали, склонялись в глубоком поклоне, мир прощался со своим магом.
Аммон Радек временами умолкал. Было заметно, что ему очень трудно рассказывать и сопереживать эти события, присутствовать и не присутствовать, разделять с Ф. Ф. состояния его души и его странствия, а в его отсутствие ему приходилось позволять себе становиться свидетелем и впитывать опыт Святого-мага, стремящегося поскорее достичь Вершины.
И — вдруг — Аммон встрепенулся, проснулся и сказал мне: «Запиши это и не теряй».
Предел неизмерим. Его нельзя оттенить коврами, потому что нам не удалось бы устлать все дороги мира великолепием лепестков обезглавленных цветов или благоухающими, даже специально надушенными и окрашенными опилками разграбленных гигантских лесов.
Нам не удалось бы скрыть счастья, пришедшего словно из другого мира, такое оно странное и такое большое. Поэтому мы больше не будем разбрасывать оттенки — ни розовые, ни какого-либо иного цвета.
Лучше будем вести себя так же, как маг-Отшельник. И, если сможем, постараемся немного проникнуть в странную природу его Блаженства, чтобы лучше понять его, когда в пупке луны, отраженном в зеркалах воды, затмения разожгут Знание того, что находится за пределами «здесь».
Нужно срочно поместить воду в воду, чтобы луна снова купалась там.
Пусть каждый, кто бы он ни был, если он не может раз¬вести костер, пусть посадит зеркало воды, чтобы луна снова купалась в пупке мира.
Они похожи на тени, сосредоточенные и упрямые, старающиеся не дать Фану Фикшену выйти на свет.
Но он принял решение и его ничто не остановит. продолжение далее
Гервольд, будучи посвященным, задумал величайший проект — создать самую могущественную организацию, которая смогла уничтожить всё зло галактики. Со всем пылом, задором и энергией, при поддержке Высших сил, он принялся за дело….
Следующая четырнадцатая глава Граней реальности. Эволюция миров. т. 1 :